Сегодня для наших читателей мы публикуем полную версию интервью Саглары Тихоновой, которое вышло на страницах глянцевого журнала «Байрта Life».

– Расскажите немного о себе. Пишут, что вы раньше вы были тележурналистом, правда ли это?

– Да, около 8 лет был спец.корром на нашем ГТРК. Плюс получалось с федералами сотрудничать периодически. Кстати, всю жизнь мечтал работать в газете, но срослось почему-то с телевидением…Сейчас немного скучаю. Все-таки вся эта журналистская жизнь: все эти засады, рейды, съёмки проституток на скрытую камеру, интервью с ворами, интервью с силовиками, да и вообще с кем угодно! Эти ночные съёмки притонов и ночные рейды с ведомствами – всё это затягивает в итоге, потому как любая съёмка – это живые люди, которые раскрываются в совершенно неожиданных ракурсах порой. И после этого любая другая работа кажется скучной, а порой и бессмысленной. Когда женился и стали появляться дети, пришлось все бросить и открыть своё дело. Как всегда всё испортил финансовый вопрос.

– Что вас привело в этническую музыку?

– Тут ничего конкретного сказать не могу. Я думаю, всё это где-то глубоко внутри. Дед мой Василий Михайлович мне постоянно раньше русские частушки пел, присказки разные: и как-то подсознательно народное, деревенское я очень уважал – хотя и не понимал еще этого. К сожалению, в России 90-х народная культура часто была только женщинами представлена. Всё это казалось немного архаичным уже, и желания участвовать в этом не было никакого. Было ощущение музея, причём женского. Помните, Макаренко свадьбу колонистки описывал: «И испортило день визгливое бабье пение» – вот я примерно тоже самое тогда ощущал. Это как в детстве, когда бабушка в церковь водила, там были одни старушки, и было твёрдое ощущение, что церковь – это нечто для женщин за 80: никак не хотелось отождествлять себя с этим.

Но  однажды я услышал горловое пение: это были группы «Хуун-хуур-ту» из Тувы и «Буготак» из Новосибирска. Потом услышал впервые «Джангар» – и с тех пор уже не отпускает. Это было непередаваемое ощущение: как будто что-то настоящее нашёл, наконец. Так  узнал, что в России есть традиционная мужская культура. Потом стал людям писать, в Новгород приглашать. Так у нас выступили «Буготак» (причём, не менее трех раз), лама Сарымай Урчимаев из Алтай-Кай, Пётр Савельев из Питера – хороший горловик, поёт под мёрин-хуур, между прочим. Ну а дальше уже все было вопросом времени: до чего я дослушал «Джангар», что мне захотелось его повторить. После этого оказалось, что есть целый пласт и русской традиционной мужской культуры.

Музыка для меня – это…сложный вопрос. Я ведь не музыкант, и мало в музыке смыслю. В общем и целом, музыка поддерживает. Зарождает в сердце какие-то неведомые, сильные вещи. Как в советской песне пелось: она нам строить и жить помогает. Это чистая правда. И это очень глубоко на самом деле.

– Чем вас привлекла именно калмыцкая музыка? И в чем ее особенность?

– А я вначале вообще не знал, что «Саглрсн» или «Джангар» – это Калмыкия. Я думал, это Монголия, например. Еще я не знал, что значит это слово – «Джангар». Но само слово мне очень нравилось – какая-то сила в нём самом есть. Просто это всё легло так, как будто я 30 лет к этому готовился – очень сильно зацепило. Я думаю, что тут сыграло роль то, что Владимир Каруев стал использовать несколько стилей горлового пения: если бы я услышал «Джангар» в аутентичном варианте – не думаю, что так запало бы…

А в итоге как получилось? Современные калмыки, я так понимаю, перенимали что-то у тувинцев и алтайцев. А сделали все равно что-то своё. И сделали так, что ни прибавить, ни отнять. Ничего лишнего…Никаких чересчур навязчивых переливов, дерганий разных. Недавно переписывался с Таней Лиджиевой из «Клуба калмыцкого языка», и мы с ней решили, что калмыцкая песня как калмыцкая кухня: все вкусно, самобытно и при этом ничего лишнего.

– Вы не раз были в Калмыкии. Какое впечатление оставил калмыцкий народ?

–  Если коротко, то калмыки – другие. Они вроде как наши – у нас же общий язык, общая страна – а это многое определяет. Но в то же время – это совершено самобытный народ. Я, честно сказать, до сих пор вас «не раскусил». И это очень здорово. В целом мне калмыки показались людьми своенравными, вольными, независимыми. И в то же время – добросердечными. Не знаю, может это мне так везло: но люди, с которыми я общаюсь – о каждом можно отдельную книгу писать. Что еще бросилось в глаза – так это интеллект. Не знаю, может, шахматы так влияют и знаменитые калмыцкие головоломки.

–  Считаете ли вы себя джангарчи, и что это слово для вас значит?

–  Конечно же, нет. В абсолютном смысле, джангарчи – это судьба и целая жизнь. Быть джангарчи – значит послать подальше все условности, социальный статус и комфорт. И стать проводником голосов древности, носителем и передатчиком мудрости и внутренней силы предков. Такое призвание не предполагает никакого компромисса или двуличия. Нельзя быть одновременно владельцем фирмы по пошиву лабутенов и джангарчи. Это все будет похоже на некоторых сегодняшних казаков: тех, которые «казачествуют» только по праздникам и выходным. В этом абсолютном смысле, понятное дело, что никакой я не джангарчи, и даже рядом не стою.

Вот у нас – у русских – сегодня происходит пока незаметный широкой общественности, но все же подъём русского устного народного предания. И многие пытаются сказывать. Но настоящий сказитель у нас один – это филолог и по-хорошему сумасшедший человек Саша Маточкин. Вот он – наш настоящий «джангрчи». Так как, несмотря на шестерых детей, человек ходит по России, ездит, летает и былины сказывает. Сказывает так, как это делали наши предки.Он другим ничем не живёт, потому что наши былины и стАрины – это сама по себе такая ценность, что на это не жалко всё своё время отдать: вот точно так же и с Джангаром. Саша уже дважды у меня гостил и сказывал: это непередаваемо вообще оказалось. И я подумал: какое счастье, что через калмыцкий эпос, я нашу – русскую былину по-настоящему прочувствовал. И, опять же, остаётся только дивиться как все так промыслительно получилось: когда я оказался готов – откуда-то из ниоткуда появился в моей жизни Саня Маточкин

Возвращаясь к термину «джангрчи». Теперь возьмём относительный смысл этого слова... В этом смысле, если человек интересуется эпосом, пытается вникнуть в его суть, запомнить события, которые описаны в эпосе и все это дело сказывает – таки да, он джангарчи. Но не всякий, кто поёт «Джангар» даже из калмыков – джангрчи. И уж тем более не я – так как я даже языка не знаю. Единственное, что мне остаётся – чувствовать дух, который, как оказалось, иногда понятен даже без слов. И не только мне: не так давно мы отрывок из эпоса на студии записали, и некоторые русские у меня просили текст и перевод. Их очень зацепило.

В каком-то смысле, у меня нет никаких прав на «Джангар», и это освобождает. Остаётся только любить и благодарить. Благодарить Ээлян Овла – записи которого, к счастью, сохранились. И Номто Очирова, который ценой собственного благополучия все это систематизировал и сохранил для потомков. Так же нельзя не относиться с благодарностью к тем калмыкам, которые эпос исполняли и исполняют. Стоить отметить, что в Калмыкии есть настоящие джангарчи, некоторые известны не только в России.

– Что вы чувствуете во время исполнения эпоса «Джангр»?

–  Чувствую, что становлюсь в 2 раза больше. Это правда, как ни странно.

–  Хотели бы вы выучить весь текст?

–  Я думаю, что я хотел бы его дочитать до конца хотя бы. Это уже будет некое достижение. Сегодня у меня два экземпляра «Джангара». Один подарили ребята из «Клуба калмыцкого языка», когда в гости приезжали. Второй – буддисты во главе с Саналом Мукубеновым, который тоже приезжал в гости, и нельзя не отметить: этот монах сыграл в моём мироощущении очень большую роль.

Что касается текста – то это реальная проблема для меня. Кто–то года 3-4 назад отснял на телефон мой первый «Джанагр». Сегодня я его, к счастью, из всех пабликов удалил: уж слишком большой позор в плане произношения. И какой отрывок ни возьми: всегда будет так. Поэтому для русского «снежка» одна-две песни – это в самый раз. Больше не надо. Я чаще всего сказываю отрывок «Вечное место без смерти» и отрывок из песни «О поединке нойона Джангара с ясновидцем Алтаном Цеджи».

–  Расскажите, пожалуйста, о своей уникальной подаче старинных калмыцких песен.

– Моя якобы «уникальная» подача заключается разве что в том, что в отличие от современных исполнителей-калмыков, петь я не умею. Это правда. Так что всё, что из меня «лезет» – «лезет» само. Простите, ежели чего, люди добры – я не виноват, правда.  Недавно я уже почти совершил подвиг – записался на курсы вокала. Но судьба остановила меня. Так получилось, что мы пели «Эджин дун» и «Саглрсн харган намч» на фестивале музыкальных древностей. И на наше счастье там же выступал мэтр и гуру русского фолка Сергей Старостин, который категорически не благословил меня заниматься у «классиков», а благословил чаще бывать в сёлах и степях: слушать стариков и самородков. Народная культура – она вообще не предполагает какой-то элитарности и профессионализма. У нас – у русских – пели всегда все, на кулачках дрались – тоже все. Вся эта традиция, когда двое боксируют, а 200 смотрят – она не наша. Все эти сцены и зрительные залы – в глобальном смысле тоже не наше. У нас сказителя слушали, но ему и подпевали. На всякую избу сказителей, как известно, не напасёшься – и потому пели и сказывали по сути все.

–  Кто и что вам помогает в изучении калмыцких песен?

 –  А все, кто меня и нас с парнями поддерживает. Это очень мотивирует, когда ты  понимаешь, что поёшь не только для себя и собаки (а именно так я и пел пару-тройку лет). Хотя, нельзя не признать, что я бы в своём лесу все равно пел – даже если бы весь мир был против. В целом, к нам очень доброжелательно относятся очень многие калмыки. Я сейчас если начну имена называть наших друзей – места в печати не хватит. Все они и так знают, кого я имею в виду. Всем по этому поводу передаю привет. Халунменд, ахнр-дююнр! Особенно поражает меня калмыцкая тактичность: ну, честно слово, вот пару лет назад монахи нас пригласили на концерт. Я сейчас это просто слушать не могу – даже мне уши режет. И манера наша, и моё произношение отвратительное. Странно, что калмыки из зала не только не закидали нас борцоками, но еще и хлопали. А наш калмыцкий «промоутер» Николай Чимидов даже цветы подарил. Спасибо вам, люди добрые, за такое добросердечие. Вот честное слово.

– Чувствуете ли вы родство русской и калмыцкой музыки?

 –  Буквально на днях выслал Диме Шараеву (человек, которого я просто замучал вопросами и просьбами научить, когда он приезжал ко мне в гости) записи калмыка-джангрчи Ээлян Овла и нашего сказителя-былинщика Лазаря Носова. Мы просто поражены были: там даже тембр одинаковый. Только Ээлян Овла сказывает о подвигах богатыря Джангара, а Лазарь Носов – о подвигах богатыря Добрыни. Если бы их вместе свести где-нибудь у костра: один другого точно сутками бы слушал. Даже не понимая языка. Потому что так это сильно всё, что выше языковых барьеров.

–  Как в вашем родном городе воспринимают ваше исполнение калмыцких песен?

–  Неожиданно хорошо. Вот, на днях писали с радио – испрашивали санкций на прокручивание песен. Так что теперь «Джангар» и «Саглрсн харган намч» по новгородскому радио зазвучат. В то же время есть, конечно, люди которые скептически относятся, наверное, есть и те, которые сугубо отрицательно (таковые и в Калмыкии есть). Но это их личное дело: в конце концов, я же не из бюджета деньги трачу, поэтому тут вопрос решается проще некуда: не нравится – не слушайте.

Мне кажется, что горловое пение нам – северным русским очень близко. Когда Дима Шараев гостил в моей родной пестовской тайге, он сказал, сидя на ягеле и глядя вглубь чащи: «Здесь вполне логично горловым запеть…странно даже, что только ты один запел»

–  Как семья относится к вашему увлечению?

– Родители и братья-сестры смотрят как на юродивого, хотя и с любовью, конечно. А жена ничего – с пониманием. Просто я ей как-то уже объяснял: что так называемая нормальная жизнь – с её университетами, работами, зарплатами, коврами, банками варенья, всякими там «бытовухами» – она способна довести до цугундера кого угодно. И если у человека есть мечта, не связанная с этими коврами, баночками, новыми машинами, то это же прекрасно! Ну а главное тут вот в чём: если можешь не писать – не пиши. Можешь не сказывать эпос – не сказывай.

Я, значит, не могу не сказывать – получается так. Вернее, могу. Но тогда счастья в моей жизни становится куда меньше. Еще интересно осознавать, что когда я помру – мои дети или внуки поставят мои записи, улыбнутся и скажут: во – дед Сергя калмыцкий эпос сказывал. Не знаю от чего – но меня это сильно греет и радует. Пройдут годы, и мои потомки услышат нечто древнее, сильное и вечное – и это их изменит. И я в этом поучаствовал. Пусть лишь какне самый умелый скромный передатчик –  всё равно это почётно.

–  Что вы открыли для себя, побывав в Калмыкии?

–  Дух степи – как бы пафосно это не звучало. Просто эта первозданная пустота – она буквально голову сносит, такая полная перезагрузка случается. Вот какая красота в голой степи, казалось бы? А вот в том-то и цимус, что это выше и больше любых слов! И однажды переночевав на «точке» у чабана Эрдни, ты больше ни на что это не променяешь. Всякие там пальмы и прочие кокосы с мартышками – все это не нужным станет. Вот сегодня спроси меня, где мне по-настоящему бывает хорошо? Где отпускает? И я отвечу: в родной пестовской тайге, у бати – в его лесу. А еще в степи, на точке у моего друга Эрдни Манджиева.

 Ну и что самое-то важное – людей открыл. Я уже выше говорил, что о каждом из них можно целую книгу писать.

 –  Какие инструменты вы предпочитаете?

–  Народные. Живые, не зависящие от звукоусиливающей аппаратуры. Те, на которых можно в тайге или в степи или в тундре играть. При этом без объяснения причин недолюбливаю фортепиано, испанские гитары и почему-то невинную волынку.

–  В чем плюсы и минусы игры на домбре?

–  У домбры есть один огромный плюс: две струны. Вот уж никогда не понимал зачем надо больше!? А так, если душа поёт – почитай что любой может на домбре себе аккомпанировать. Кстати, играть на домбре в современном смысле я не умею и вряд ли буду учиться. Домбра для меня – это простой инструмент для исполнения простых народных песен. Когда я слушаю, как играет Ээлян Овла – не слышу там каких-то особых изысков. Это просто аккомпанемент к голосу. И в этом сила и универсализм этого поистине народного инструмента.

Фото: Савр Буджалов